Недавно меня спросили, что бы я сказал женщинам, которые сделали аборт? Я ответил, что ничего бы им не сказал. Я бы послушал, что они скажут, какие чувства испытывают.
Смерть является частью жизни. Считается, что и насильственная смерть тоже.
И я иногда представляю обряд древних племен.
При этом обряде все люди племени собираются вокруг умирающего и ждут наступления момента смерти. В этот момент, когда неизбежное уже происходит, все люди племени набрасываются на умирающего своими телами, образуя кучу, как в детской игре. Всё племя оказывается на умирающем, и ему совсем уже не страшно перед неизбежным. Ведь, умирая, он соединяется со своим родом. И необыкновенная легкость появляется в скорбной любви его семьи. Здесь с умирающим его дети и внуки, жена и добрые родственники. Все рыдают от горькой радости, омывая придавленное тело умирающего, плотно прижимая его к самой земле.
Дух умершего проходит, поднимаясь через тела наваленные на умирающего сверху, и он передает всего себя своему племени. И слезы плачущих родных стекают по телам прямо на умирающего. И все они, на земле и в воздухе, соединены водой. Дожди смывают в реки скорбь и объединяются в великом прогрессе социального общего и огромно семейного счастья. Они в момент смерти соединяются в одно, как нечто, слепленное из тел живущих и умерших людей племени, нечто хранящее мощь древних поколений. Пласты наваленных тел, соединенные кровью, слезами и семенем в единое массивное жидкое счастье. Как воды матери, уходящие в землю, в землю же и в воду уходят тела умерших.
И вот всё кончено. Скорбь ушла. Слезы пролиты. И память навсегда оставила оттиск умершего на земной поверхности, по которой он ходил, на которой он охотился, любил и ждал. Добрая масса впиталась в землю и уже заросла цветами. По земле идет борона, вздымая плодородный слой, чтобы вырастить хлеб. Но все это остается здесь. Мы не счищаем землю, убивая ее.
Но представьте, что мы поднимаем землю не для того, чтобы засеять ее хлебом, а для того, чтобы эффективнее ее отравить. Мы счищаем и увозим плодородный слой, потому что нам страшно от того, что нужно растить на нем счастье. Мы счищаем счастье наших детей, как железный инструмент роботизированно беспощадно счищает чистейший жизненный субстрат, как будто это никому не нужный жир толстым слоем лежащий на поверхности, которая не нуждается больше в смазке.
Все должно быть чисто и сухо. Скрипящая чистота ровной бесчувственной поверхности внутренней душевной полости. Вынимайте душу и убивайте ее, пока она еще не родилась. А мы станем оплакивать смерть, иначе всем нам не жить под грузом страха и вины. Вычищайте, а мы будем плакать. Набрасывать наши тела на умерших детей и омывать их страшными слезами грусти.
Слезы будут смывать кровь, подобно водам мертвого моря, оставляя на ранах мерзкий соляной налет, который еще долго будет лежать на оголенных участках плоти. Долгая ноющая боль будет беспокоить нас ночами, пока соль не впитается в нас и не раствориться в пресной воде очищения.
Плакать как можно горше.
Плакать, как плачут грудные дети, потерявшие маму.
Плакать долго и обильно.
Плакать, чтобы природа нас простила и снова наполнила наши амниотические души живительной кровяной влагой.
Плакать, чтобы жизнь снова зарождалась в нас.
Плакать, чтобы жить.